Между ООН и Киевом начался скандал из-за того, что Украине напомнили о том, что сегодня, во вторник, 6 июня, в мире отмечается День русского языка.
Организация объединённых наций этот день объявила ещё в 2010 году, и отмечается он в день рождение русского гения Александра Пушкина.

Ну еще разок вспомним, ибо “повторение – мать учения”:

Иосиф Бродский

На независимость Украины

Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
«время покажет кузькину мать», руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.

То не зелено-квитный, траченый изотопом,
— жовто-блакитный реет над Конотопом,
скроенный из холста: знать, припасла Канада —
даром, что без креста: но хохлам не надо.

Гой ты, рушник-карбованец, семечки в потной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.

Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,
по адресу на три буквы на все четыре

стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще?

Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.
Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
отвернутыми углами и вековой обидой.

Не поминайте лихом! Вашего неба, хлеба
нам — подавись мы жмыхом и потолком — не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коли была промежду.

Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом!
Вас родила земля: грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не дает вам, кавунам, покоя.

Ой-да левада-степь, краля, баштан, вареник.
Больше, поди, теряли: больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза,
Нет на нее указа ждать до другого раза.

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.

1991 г.

В Госдуму внесен законопроект, который окончательно узаконит мобилизацию судимых, а заодно разрешит заключать контракты с ними и теми, кто находится под следствием. Кроме того, в период мобилизации и военного положения будет можно заключать контракты с ограниченно годными по здоровью, а срок действия таких контрактов закончится лишь после окончания периода мобилизации.

Случайно обнаружил, что дурацкий и весёлый стишок из моей юности, незаслуженно забыт. Ни один поисковик его не знает. Сохраню тут для потомков.

Муха-Муха-ЦеКатуха,
позолоченое брюхо –
Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.
Пошла Муха на базар
и купила Муха …план.

Села Муха на сучок
и забила косячок.
Сидит Муха, курит план –
наша Муха – наркоман.

Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но нам ласкает слух оно…

В. Соловьев

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!

Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…

Мы помним всё — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…

Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!

А если нет — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы — отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

Александр Блок 1918 г.

Илья Эренбург

Настанет день, скажи — неумолимо,
Когда, закончив ратные труды,
По улицам сраженного Берлина
Пройдут бойцов суровые ряды.
От злобы побежденных или лести
Своим значением ограждены,
Они ни шуткой, ни любимой песней
Не разрядят нависшей тишины.
Взглянув на эти улицы чужие,
На мишуру фасадов и оград,
Один припомнит омраченный Киев,
Другой — неукротимый Ленинград.
Нет, не забыть того, что было раньше.
И сердце скажет каждому: молчи!
Опустит руки строгий барабанщик,
И меди не коснутся трубачи.
Как тихо будет в их разбойном мире!
И только, прошлой кровью тяжелы,
Не перестанут каменных валькирий
Когтить кривые прусские орлы.

Нашел свою старую пародию на Хабанеру Димы Быкова некогда написанную по горячим следам в “Курилке” ЛИТО… выложу, чтоб не потерялась.

Хрюша: 20 Dec 2000 (0:13:07)

Д.Б. с искреней поросячьей лубову…

ХРЮКОНЕРА

На зимней Кубе пальмы и сигары,
Усы, чубы, порою шаровары,
На западе – Флорида, крокодилы,
А на Востоке скучно и уныло.
В Гаване в этот зимний, грустный час
Кругом мелькают сотни красных глаз,
То светят допотопные бордели.
(Своих уже не строят при Фиделе).
В такое время, бедному поэту
Так хочется пивка и сигарету,
Чтобы забыть под шелест пальм картонных,
О брачных связях мерзких, но законных.
Пойти в кабак, (по-модному – у клабу)
И заказать себе и ром и бабу.

В подобном кабаке, слегка зеленый,
Стоял в углу, с бутылкой, дух плененый.
Уже не граф, давно не Монте-Кристо,
Слегка побрит, он рому принял триста,
И вспоминал с тоской любовь за шкафом,
Когда он был неопереным птахом.
(Звучал еще в ушах ее мотив,
Что залетела сквозь презерватив)
Он не любил ее, весну и лето,
Он не любил стихи других поэтов,
Считал себя великим одиночкой,
На зиперах всегда ломал замочки,
Пер на рожон, кричал всем в мире “быдло”,
Любил на фрак намазывать повидло,
Порой любил в кругу людей культурных
Насрать на стол или пожрать из урны.

Тьма за окном сгущалась как чернила,
Он перестал припоминать как было,
Кругом мелькали негры и мулатки,
Сверкали попы, сиськи и лопатки,
А девочка за угловым столом
Сосок горячий опустила в ром,
Глазея на пьянущего поэта,
Раздвинув ноги, показала ЭТО.
Сверкнула в воздухе босая пятка.
“Я – Клавка, парень, местная мулатка”.
В дыму торчали рыжие косицы
И, пленный дух заговорил к девице.

Он начал, как обычно, с оскорбленья:
“Здесь только я пишу стихотворенья!
И только я сужу девица – не девица,
Когда привстать, с кем лечь, как наклониться,
И твой ребенок, с именем моим,
Всосав глагол, взлетит как серафим
На перекресток, уловлять поэта,
Но ты еще ответишь мне за это!
Поскольку, даже в шуме кафетерий,
Таскаю я, как крест, с собой критерий!
Я – есть гроза поддувов и каминов,
Я – грозный ебарь – словно Бальзаминов,
Я – колос, я – колосс, ячмень и брага,
Я – дерево, чернила, я – бумага,
Я – мама Родина, я – папа чей-то крестный,
Я – Горький! Я – Великий! Повсеместный!
Я сам и Диаспора и Держава!
Сам возмужаю! Сам осяду ржаво!”

Так задвигал девице пленный дух.
К несчастью, говорил по пьяне вслух.
Но головою треснулся об стену,
Когда девица объявила цену.

Он догадался, что к мулатке Клаве,
Дошел слушок о слабости к халяве,
Всех пленных духов пьяненьких поэтов,
И Клава знала! Точно знала это.
Что делать? Весь в обломе Агасфер
Спустился вниз из поднебесных сфер,
К дверям, ведущим в сумерки отеля.
В зубах сжимая ручку от портфеля,
Лицо его яснело и яснело,
Дух пленный рвался прочь из тела,
И он, решив, что он уже Гораций,
Сладчайшей из возможных компенсаций
Занялся тут же, снизойдя в нирвану…
Музон и дождь валили на Гавану…

И под дождем достигнув апогея,
Он слился с кулаком как Зевс и Гея…

:o)