Был у нас в роте старшина-каптерщик, из тех что оставались на сверхсрочную. Крепкий такой, домовитый мужичок. Всё всегда у него было в идеальном порядке, а еще у него был кот. Ну “кот” это мягко сказанно, это был “КОТИЩЕ” огромный, дворовых сибирских кровей, без балды про него можно было сказать “Кровь с молоком” ибо молоко он жрал, пожалуй, бидонами. А еще он любил свежую рыбку. Ну как рыбку, любил он сочное рыбье филе со спинки, без костей, жареное на деревенском сливочном масле. Жил котище, естественно в каптерке и спать любил тоже на свеженьком. Не раз получая свежее исподнее бельё перед баней, кальсоны там, рубахи, полотенца, подолгу мы их вытряхивали от кошачаей шерсти, а кто забывал это сделать, потом до следущей бани ходил и чесался без остановки, зато потом не забывал потрясти свежее бельё.

Но вот однажды, когда уже перед моим призывом маячил долгожданный дембель, решил наш каптерщик посетить родные сибирские пенаты. То ли там картоху пора было сажать, то ли старушка-мать в старомодном ветхом шушуне задолбалась ходить на дорогу, однако собрался он на три недели в заслуженный отпуск. Но котище с собой по поездам очень дальнего следования таскать не решился. Вызвал он маленькую группу из троих старослужащих, которым доверял, ибо застали мы, только что призванные салаги, его еще свеженьким дембелем-срочником и доводилось нам распивать вместе, вспоминая его срочку, когда мы уже до “дедов” дослужились, а он тогда еще окончательно не забурел, и попросил он нас об редкостной услуге – последить за котищем. Подробная инструкция была написанна округлым школьным почерком и лист был прикноплен к фанерному боку складского ящика на самом виду.

Инструкция сообщала, когда с пустым бидоном подойти на КПП и поменять на полный бидон молока оставленный некой деревенской дамой молоко-снабженкой, заранее вперед оплаченой на всё время отпуска. Был пункт о разморозке трески и спинки минтая из холодильника, пункты где лежат сковорода и электроплитка, а так же сколько сливочного масла должно идти на одну жарку. Там еще много было пунктов, которые за давностью лет я подзабыл и было строгое предупреждение, что при нарушении инструкции котище жрать ничего не станет и гордо отойдет. Кроме инструкций был нам оставлен от старшинских щедрот фиолетовый четвертной, на случай непредвиденных обстоятельств и такая же бумажка была обещана по возвращению если всё сделаем как было сказанно. Я так думаю что он ждал рапорта от кота о выполнении нами спецзадания.
Забегая вперед могу сообщить, что второй четвертной мы не получили.

Солдатское денежное довольствие в 1970-х составляло 3 рубля 80 копеек, а пузырь “Московской” стоил 2.87 и от него оставалась бутылка за 12 копеек. Надо понимать что 25 рублей на троих было почти равно нашей общей “зарплате” за 3 месяца или 8 поллитрам “Московской”. Едва каптерщик покинул пределы части гонец уже был послан в магазин…

На этом длинная история заканчивается, потому что три недели промчались быстро, четвертного хватило ненадолго, но зато мы хорошо поправились на дополнительном пайке из свежего молока и жаренной рыбы. Когда каптерщик вернулся из отпуска сильно соскучившись по любимому котищу, его ждала трогательная картина – на подоконнике в каптерке сидел вполне обыкновенный невыебистый котик и с аппетитом урча грыз остаток засохшего соленого огурца…

ФЁДОР И ЁЖИК – ФИЛОСОВСКИЕ МОНОЛОГИ, ДИАЛОГИ, МНОГОЛОГИ, БУХЛО И ПРОСТО ПИЗДЁЖ НИ О ЧЁМ БЕЗ КОНЦА И БЕЗ НАЧАЛА

– Странные вы, люди, существа – сказал Ёжик разбалтывая ложечкой сахар в кружке – вы самое мерзкое порождение Природы.
– С чего бы это? – поинтересовался Фёдор и потопал ногой в валенке – Портянка сбилась, объяснил он Ёжику.
– Да Ёжик, что-то ты раздухарился – сказала от плиты Галю – зачем нас поносишь?
– Ну-ну, колючий, харэ пальцы гнуть – пробормотал из угла Аваська, снимавший нагар с лампадки висевшей перед иконой “Путин с Предстоящими”

– Ваши инсвинуации лишь подтверждают мои слова, о том что домо сапиенс, самое мерзкое порождение Природы – упрямо повторил Ёжик. – Давайте для начала рассмотрим индекс энцефализации.
– Чего-чего? Какой-такой индекс? – спросил Аваська сметая паутину с иконы “Путин воскрешающий Лазаря Соломоновича Кац”
– Не перебивай, – сказала Галю – мне интересно.
– Вот! – воскликнул Ёжик – Галю только что подтвердила правильность этого индекса. Этот индекс показывает соотношение массы тушки и массы мозга. Таки шо самое интересное, спрошу я вас?
– Таки шо? – нестройным хором спросили все пристутствующие в кухне.
– Ну таки вот – тоном лектора-агитатора начал Ёжик – человек рождается самым энцефальным существом на свете. При массе тушки в 3-4 кило, его думалка весит от 350 грамм до полкило – сиречь индекс в этот момент у него примерно 14! К двум-пяти годам индекс повышается почти до 15 и это самый высокий индекс на планете! Не зря говорят что устами младенца глаголет истина!
– Устами младенца все соски искусанны бывают. Да шо вы об этом знаете – с грустью сказала Галю от плиты и шевельнула могучими персями.
– Но после 5 лет, индекс энцефализации у человека начинает неуклонно снижаться и к взрослому возрасту скатывается к 6-7, при этом у баб он обычно чуть выше чем у мужиков…
– Это патамушта они задним умом крепки, – сказал Фёдор и погладил Галю по тёплому бедру.
– Кыш, окоянный, персей зашибу – шуганула его Галю протиравшая клеёнку
– И меня зашиби – садясь за стол сказал Аваська
– Кобели, одно у вас на уме – сказала Галю – вон лучше Ёжика послушайте, он вам, неучам, умное талдычет.
– Ёжик, а есть ли персинальный индекс? – спросил Фёдор
– Какой-какой? Персональный что ли? Ты имеешь в виду расчитанный персонально для индивида? – уточнил Ёжик
– Ну персинальный же! Ёжик, ты чё не врубаешься? Индекс соотношения персей к тушке тела – сказал Фёдор и повернулся к Галю – Галю, вот у тебя какой персинальный индекс?
– У меня-то? – засмущалась Галю – ну у меня пятый номер индекса…
– Воооот! – сказал Фёдор – а Ёжик-то и не знал.
– Да хер с ними с индексами – сказал Аваська – ты объясни, с какого испугу мы самое мерзкое порождение природы? Не хочу ни в кого пальцами тыкать, шоб не уколоться, но некоторые ваще длинными облезлыми хвостами щеголяют и ничё, да?

– Аваська, тормозни, мы не ругаемся, я щаз всё объясню – сказал Ёжик. – В природе антагонизм и территориальность присутствуют только ради еды и охотничих угодий, то есть только в виде выживания и продления рода. Сытый птеродактиль будет валяться у себя в гнезде и читать вечернюю газету пока его жена сидит на яйцах…
– На Галю не женюсь, – тихо сказал Фёдор – если она сядет…
– Заткнись, птеродактиль, я за тебя и не пойду – беззлобно сказала Галю
– …а сытый человек почитав “вечёрку” обязательно перевозбудится от мысли что ему что-то в жизни не хватает. Не хватает чужой жены, чужого бутера с икрой, чужой тачки, яхты, виллы… и он пойдет хватать чужое, нарушая границы чужих охотничьих угодий. И будет хватать пока сможет.
– Нет, Ёжик, ты не прав – сказал Фёдор – не все такие, вот мы тут, интеллигентно сидим, жуём духовную пищу, никого и ничего не хватаем.
– Не хватаете? – удивилась Галю – а за перси щипать это не считается? А кто у Аваськи полбутылки “Перцовой” спёр и мою квашенную капусту слопал?
– Про сыр, про сыр ему напомни, который он у нас с МышОм сожрал – раздалось от плинтуса. Там стояла разъяренная крыса Юля – Аваська, ты на себя вниз посмотри, на свой хвост облезлый, на него даже Галю смотреть не станет! Прав, прав Ёжик, зря вас Природа заделала!
– А как же твой любимый Монферран? – вклинился в скандал Фёдор – он ведь тоже человек.
– Сам ты человек! – резко ответила крыса Юля – А Монферран архитектор! Он сыр не воровал! Он… он… он хороший, вот!

– Ну подведём итоги, – печально сказал Ёжик – перевозбудились, переругались, дискредитировали все возможные индексы… и это вы еще пока трезвые и не читали политические и экономические новости в “Вечёрке”…

На дальнем, на дальнем, на Дальнем Востоке,
Где речка Амур и где сопки высоки,
Средь сопок бродил страшный зверь Данунах,
В пиндоской бейсболке и рваных штанах.

Он ел черемшу и лимонник жевал,
и редких туристок ловил и …пугал,
Туристки стонали, кричали “Майн Гот!”
Но зверь затыкал напомаженый рот.

Ходил Данунах умываться в Амур,
смывал он помаду с испуганых дур,
медведей шугал, пограничников бил,
китайцев он тоже весьма не любил.

Но как-то в зимовье, средь мшелых досок
Нашел Данунах от газеты кусок,
И он про политику что-то прочёл.
Вздохнул, зарыдал и с Востока ушел.

Теперь там в тайге лишь медведи одни
В тоске коротают таёжные дни.
Да часто туристки, в тоске и слезах
в багульнике стонут “Ты где Данунах?!!!”